(сделаем вид, что мы не видели слова "бабы"😏)
А в целом, да, мы такие)))) СЕЛО КОТЛАС
«...Село Котлас – большое село, с двумя церквами. Оно раскинулось длинной лентой по очень высокому берегу Малой Двины, ниже железнодорожных сооружений, ближе к Вычегде, впадающей здесь в Малую Двину, причем обе реки, слившись вместе, уже образуют большую Северную Двину. Село имеет вид полной зажиточности. Крепкие, высокие избы с клетями и амбарами под жильем в четыре-пять окон и иногда еще с мезонином, все сплошь крытые тесом. Когда, приняв пассажиров и нагрузившись топливом, мы проходили мимо всей линии этого села, я не заметил ни одной ветхой, ни одной развалившейся избы, которые так часты в селах и деревнях средней России. Не было даже покривившихся изб, чем страдают вообще все наши деревянные деревни.
К дровам высыпали посмотреть на пароход бабы и ребятишки. Мужиков было два-три, очевидно, они были на работе, но баб было довольно много. Некоторые из них вынесли продавать пассажирам молоко в кринках, другие так стояли, заложа руки под передник, подвязанный под самой грудью. Босых было почти не видать. Ярко-красный цвет в одежде баб и ребятишек преобладал. Бабы были в ситцевых сарафанах, но у этих сарафанов и рукава, и рубахи были пестрые, ситцевые. Платки головные также ситцевые, яркие. Я невольно залюбовался на этих баб. Высокие, стройные, темноволосые – они и держали себя с достоинством: не совали пассажирам молоко и яйца, стараясь перебить друг у дружки покупателя, не кричали, не суетились. Даже вид у них был какой-то гордый.
Коротеньких, приземистых баб, напоминающих тумбу, столь частых в средней полосе России, совсем было не видать. Я невольно восхищался ими и сказал моему товарищу К. С. Баранцевичу:
- Какой сильный, крепкий народ здесь на Севере! И посмотрите, как эти бабы держат себя, с каким достоинством.
- Оно и понятно, отчего это, - отвечал тот. – Крепостного гнета не видали. И предки их никогда не были крепостными. Народ свободный, вольный из поколения в поколение. В старину пришли сюда из Великого Новгорода вместе с мужьями-ушкуйниками. Ведь это потомки новгородских ушкуйников, а те уж бесспорно были народ бодрый, смышленый, энергичный, крепкий. Пришли и сели на обширные пустыри, питаясь хорошо и от земли, и от воды, и от леса, прямо без запрета, не боясь ни становых, ни судей, ни помещиков. Ведь здесь помещиков никогда не было. От сильных и крепких предков – сильные и крепкие потомки.
К нашему разговору прислушивался пожилой пассажир купеческой складки в картузе и сапогах бутылками, ехавший с нами с Вологды и объявивший нам еще перед Устюгом, что он по лесной части. Он хотел сойти с парохода в Устюге, но почему-то не сошел. Слыша похвалу вологодской бабе, он вмешался в разговор:
- Насчет бабы здешней это вы, господин, правильно, - сказал он. – Вологодская баба крупна и ядрена. И насчет крепости она за мужика выстоит. Это мы знаем по заготовкам. Дрова мы в здешних местах зимой заготовляем и видим… Да-с… Супротив вологодской бабы никакая другая не выстоит. А отчего? Она не на мякине сидит. У них голодухи не бывает. Не хлеб, так рыба… Толокно едят. Толоконницы. А то так мужик лося свалит и есть в вареве. Это не тверская баба… Нет-с… Ту вон взял под папоротки – и никакой в ней силы нет. А вологодская баба и мужику сдачи даст. Истинно вам говорю. Вологодская баба что кремень. Ее нигде не заколупнешь. Супротив вологодской бабы разве архангельская выстоит, но архангельская в поденщину не ходит.
- Отчего? – спросил я.
- Сыта. Заведения этого самого нет, чтобы ходить. Опять же гордости этой самой много. Что ей? Зимой нитки прядет, сети плетет. И вологодская баба мало ведь в поденщину ходит. Все больше мужики. А архангельская – Боже избави. Тут вот теперь что дальше пойдем – все народ богаче будет. Здешний мужик гордый – на чай не попросит.
- Это правда. Довольство их прямо по фигуре видно, по манере держать себя, - сказал я.
- Вот, вот… Псковскому или тульскому мужику и во сне не снилось такого довольства. Здешний мужик без мясного варева или без ухи за стол не садится. Осенью грибы ест. Леса упаси Бог какие! Здесь у помещика билет выправлять не приходится, чтобы за грибами в лес ходить. Иди и бери. Рыбу лови тоже, где хочешь. Насолят груздя, так все посты его хлебают. Зимой оттопиться ему вволю… Живет тепло, просторно. Медведя повалит – шкура хорошие деньги даст. А тверской мужик что? Видал он такую рыбу?
И при этом пассажир купеческой складки указал на мужика, который продавал две чуть ли не аршинные стерляди, лежавшие в плетенке. Просил он рубль за пару, а пароходный повар давал ему шесть гривен.
- Какая дешевизна! – воскликнул мой товарищ. – В Петербурге таких стерлядей за двенадцать рублей пару не купишь.
- Дешева телушка за морем да провоз дорог, - ввернул пословицу пассажир купеческой складки. – И у нас в Вологде такую стерлядь дешевле трех рублей за штуку не найти. Осенью, когда холода начнутся, дешевле.
- Рубль за пару просит. Ведь это действительно дешевле пареной репы.
- Это еще что! – улыбнулся пассажир купеческой складки. – Вот пойдем ниже, так и на других остановках будет дешевле. Здесь железную дорогу ведут – ну, инженеры цены и испортили.
Но вот дровами запаслись и стали отпихиваться шестами от берега. Капитан ласково и ободрительно поругивался на матросов. Машина заработала, колеса зашлепали в воде, и пароход поплыл дальше.
Звонок. Это значит сейчас мели начнутся. Матросы с шестами не сходят с пароходного носа. Левый берег низкий с белой илистой отмелью на пространстве в несколько верст. И вглубь берега виднеется иловато-песчаная пустыня. На правом берегу село Котлас тянется длинной лентой. Посреди реки илистый остров, делящий Малую Двину на два протока, которые шириной смело могут поспорить с нашей Невой у Троицкого моста. Сейчас будет впадать в Малую Двину река Вычегда. Пассажиры, интересующиеся береговыми видами, настораживают зрение. Вот и устье Вычегды. Пароход убавил ход. Капитан дает второй звонок. Начинаются измерения фарватера. Слышны возгласы: «Семь, восемь, девять, семь». Капитан смотрит в бинокль, рассматривая поставленные красные вехи. Вычегда, так же, как и река Юг, приносит много песку при своем впадении в Малую Двину, так же желтоватая вода ее долго не смешивается с водой Двины и оставляет резкую полосу. Но вот намытый остров кончился. Устье Вычегды осталось сзади, и мы плыли по реке, берега которой были еле видны. Капитан дал звонок и крикнул матросам: «Шабаш!» Измерения кончились.
- Большая Северная Двина началась, - сказал он окружавшим его пассажирам и стал прятать в чехол свой бинокль.
Ширина Двины в этом месте была, смело можно сказать, верст в пять. Правый берег реки тоже понизился, и вдали еле виднелись очертания лесов.
- Тут за Вычегдой уже лиственница началась, - указывал мне вдаль пассажир купеческой складки. – Леса все казенные. Боже милостивый, какие леса есть!
На верхней палубе появился пароходный официант с салфеткой под мышкой, наклонялся и шептал пассажирам:
- Свежей семгой запаслись. Не желаете ли селяночку? Стерлядь такую купили, что прелесть. Нельма есть.
Стали часто попадаться буксирные пароходы, тянущие баржи, которые раньше встречались реже. Острова, делившие реку на протоки, тоже встречались все чаще и чаще. Острова были все низменные, поросшие кустарником. Но и протоки, по которым мы плыли, были шириною с добрую версту. Держались мы правой стороны берега материка. Берега опять начали подниматься. Виднелись леса, вперемежку с лесами попадались деревни и засеянные поля. У самой воды, близь деревень, попадались остовы строющихся судов на подпорках. Суда обшивали. На реке судоходство стало представлять уже более оживленную картину. Пароход наш успел уже обогнать большой караван барок с вятским хлебом, овсом. Плыли обширные плоты с лесом и бочками смолы.
Чем дальше – тем берега холмистее, с крутыми обрывами к воде и с самыми пестрыми наслоениями минерального царства. Виды попадаются красивые и разнообразные...»
(Н.А. Лейкин. «По Северу дикому», 1899 г.)
https://vk.com/doc79807646_629934684?hash=MtK7PRa7pwixEhw6r8ZggtYEeVnBtdHmVcVzvE8MQW8&dl=1yxOUj9iEHpQ4wglczvAtFaLIqbve94sHbYFYTAZAos